Приходская жизнь
Третий год в день празднования Дня народного единства и согласия в нашем храме проходит Панихида по жертвам революции и Гражданской войны и русским людям, скончавшимся на чужбине.
Революционные события, которые разделили русский народ на белых и красных, изломали судьбы многих людей. Одним пришлось проститься с Россией навсегда, другие погибли в сталинских лагерях, а некоторые только сегодня смогли обрести свою Родину.
Вот такая женщина, прихожанка нашего храма, княжна Мария Викторовна Самыгина, рассказала о своей жизни в эмиграции. Своими впечатлениями об этой встрече с нами поделилась Анастасия Трофимова:
"В эмиграции тоска по Родине всегда какая-то особенная, по этому поводу современный литературовед А.А. Безруков как-то очень точно заметил: „Русские в эмиграции очень по-особому любят Россию, как не любит ни один Русский, живя в России.”
Я прожила в Праге восемь лет. Но с самого первого дня моей жизни я привязалась к маленькому, уютному православному храму на Ольшанах, созданному в 30-ые годы русской эмиграцией. В воскресный день наш пражский храм едва вмещал всех прихожан, некоторые терпеливо стояли всю службу в дверях и даже в морозные дни.
В Москве храмы просторнее и вместительнее. В одном из таких старинных храмов, в Романовом переулке, меня венчали с моим мужем, и вот уже более полугода мы стараемся не пропускать воскресных служб в этом храме.
В одно из октябрьских воскресений после службы мы в трапезной сидели в узком кругу, внимательно слушая интересный рассказ о жизни Марии Викторовны Самыгиной в девичестве Мещерской, всю жизнь прожившей в эмиграции.
Я, слушала её, затаив дыхание. Эта маленькая, хрупкая женщина почтенного возраста говорила бодро, отчетливо и мягко. Удивительно, но она говорила о трагедии русской эмиграции после революции, с каким-то искренним душевным спокойствием. Как гордилась она своими родителями, которые познакомились, по её словам, „очень престижно” – в тюрьме, устроенной в бывшем монастыре. Её отец, заключенный офицер царской армии, колол здесь дрова и разносил их по маленьким камерам – монашьим кельям, на пятерых женщин. Там, в одной из камер, он и встретил свою будущую жену –княгиню Мещерскую Марию Алексеевну. Именно ту, которая была внучкой знаменитой княгини Александры Алексеевны Оболенской, прославившей Россию за пределами Европы. Княгиня Оболенская первая основала в России и в Европе в конце 19 века гимназию для девочек.
„Моей прабабушке пришла в голову „странная” мысль – дать женщине образование, которое поможет женщине быть хорошей женой и матерью и служить на благо общественности.” Ни „карьерный рост” и равноправие полов, ни бунтарские настроения того времени не стали причиной основания гимназии, но истинно православное, нравственно-религиозное чувство во главе всего помогли гимназии стать за короткое время лучшим учебным заведением, с наилучшими преподавателями из России (среди которых был П.И. Вейнберг, математик Н.И. Билибин и А. Н. Страннолюбский) и Европы (преподаватели французского, немецкого и английского языков).
Потомки таких людей не нужны были новой России. Когда мать Марии Викторовны вышла из тюрьмы, ей ничего не оставалось, как только поехать на юг России, с верой и надеждой успеть на теплоход Петра Николаевича Врангеля, но она не успела. Вернувшись в Москву, она не могла появиться ни дома, где ею уже интересовались большевики, ни попросить помощи у друзей, где так же проходили по ночам облавы. Ей некуда было идти, и именно в этот момент княжна неожиданно встретила своего знакомого по тюремному заключению, его тоже освободили, и он предлагает ей остановиться у своей тетки. С тех пор родители Марии Викторовны были уже всегда вместе, конечно, только с Божией помощью могло всё это случиться.
Мария Викторовна рассказала, что родилась 1922 году, когда родители вынужденно покинув Россию, перебрались в Финляндию, где её дедушка был монахом Валаамского монастыря. Финляндия – маленькая страна с непонятным языком не оставляла семье иного шанса, как бежать во Францию.
„Мать каким-то образом списалась с француженкой, преподававшей в гимназии. Француженка из маленького городка „раструбила” о прибытии к ним русской „la princess” и „le retry?” по всей округе, не имея ни малейшего представления о том, что оба они не имеют ни гроша в кармане. Учтивые французы, не понимавшие всех перипетий русской революции, пожимали плечами и растерянно аргументировали моему отцу: „Простите, но у нас нет работы для Принцев.” Семья перебралась в Париж, где отец, как и все русские эмигранты, офицеры гвардейских полков, пошел работать таксистом. Когда рядом два такси останавливались на красный свет, открывалось окошко, высовывались головы и звучало по-русски: „Какого полка?” – в надежде найти знакомых, родственников или убедится в том, что ”не пробрался кто-то ”не свой”.”
Маленькой Маше русский язык казался таким сложным и непроизносимым по сравнению с французской речью, которую дети „впитывали в себя” играя с другими детьми. Мать, знающая французский, немецкий и английский, передавала свои навыки Маше, но говорила с ребенком дома только на русском!
„Это ужасно несправедливо получать плохие отметки за диктант, когда ты ошибся и написал „ш” вместо „sh”, – вспоминает Мария Викторовна с улыбкой, говоря на литературном русском без малейшего акцента. „Однажды знакомая матери предложила отправить меня на два месяца в Лондон. Приехав, я с трудом говорила по-русски, с английским акцентом. Мать ужаснулась…”
А потом, вскоре, началась война, и семья вынуждена была переехать в Берлин. Отец Марии Викторовны работал водителем грузовика, развозил пакеты с едой для военных. Все знали, что пакеты часто рвались из-за непрочной бумаги. Но у отца и дяди Марии Викторовны пакеты рвались „чаще” и благодаря этому они могли кормить себя и всех своих близких.
„Немцы не трогали нас. Мы всегда говорили что мы „Orthodox” и обязательно добавляли „Christian Orthodox”. В их голове это, наверное, означало что-то „антисоветское” и не связанное с еврейскими гонениями. Для них мы, русские, оказавшиеся по „другую сторону баррикад”, не представляли опасности, угрозы. Мы носили русские флаги на воротниках своих пальто, сдержанно общались друг с другом, но по-русски. И нас не трогали. Мы видели, как падали бомбы, для нас, детей, они делились на две категории – „летящие” и „взрывающиеся”.”
Именно в разрушенном до основания Берлине Мария познакомилась со своим будущим мужем, военнопленным Михаилом Михайловичем Самыгиным, ученым области естественных наук. После войны он забрал её в Индонезию, куда его пригласили на работу как профессора химии Бандунгского университета. Они прожили в Джакарте десять счастливых лет, воспитывая четверых детей. Интеллигентные и „белые” люди вызывали у местного населения восторг: „Мои дети могли все. Они были жутко избалованы. И чувствовали своё превосходство.”
Но судьба и дальше готовила серьезные испытания для Марии Викторовны. Муж умер, и она, сорокалетняя вдова с четырьмя детьми, уехала в Бельгию. Родственники приняли их, но мягко дали понять, что, имея свои проблемы, вряд ли смогут помочь вдове. Но Мария Викторовна надеялась и не падала духом. Живя в Джакарте, она через несколько месяцев могла свободно говорить на индонезийском языке, и та легкость, с которой она освоила этот язык, позволила ей думать, что Господь вознаградил её даром к языкам. Она работала днем и переводила по ночам, чтобы прокормить своих детей. И чудесным образом, в самый последний момент она получала помощь от абсолютно незнакомых людей.
„Один раз в Храме я стояла на панихиде и молилась о своем покойном муже. Я была без работы и не знала, как заработать на пропитание. Ко мне подошла женщина в платке и спросила:
- Вы говорите по-английски?
- Да, – удивленно ответила я.
- Вот – адрес, сходите туда. Им нужен срочный перевод, – и протянула мне бумажку с адресом.
Я пошла и получила хороший заказ. Потом, сколько бы я ни возвращалась в храм, ища глазами эту женщину, я больше никогда не видела её и не смогла поблагодарить…”
В 1967 году Мария Викторовна приехала в Россию как представитель от американского ведомства. Приехала одна, оставив четверых детей на мать: „Я боялась, что не вернусь. Но я поехала…”
Мария Викторовна не похожа на всех тех европейских женщин, которых мне когда-либо приходилось видеть. Она с улыбкой и мужеством рассказывает о своей прожитой жизни, о своих любимых людях и говорит, поднимая ладонь: „Меня всегда Господь держал вот так!” Она достойно воспитала своих детей. Её младший сын работает в России, другой сын – бельгийский офицер. Двое детей умерло. Она – единственная дочь своих родителей, которые мечтали увидеть прежнюю Россию, вернуться и родить детей, но так никогда этого и не дождались.
Их семья – бельгийцы по паспорту, но русские православные люди по сердцу. Она показала мне, странствующей по миру с 17 лет, другую сторону жизни, другой Париж, Лондон и Берлин. Она лишний раз убедила меня в том, что моя способность общаться на иностранных языках – это не мой интеллект, а Божия милость."
Анастасия Трофимова
31.10.2011г.
