Парад Бессмертного полка собрал в этот раз лишь двух прихожан нашего храма, вместе с сыновьями и внуками нас было шестеро. Мы влились в колонны демонстрантов, как и в прошлые годы, у станции метро "Белорусская" и по Тверской-Ямской улице направились к Красной площади. Волонтёры раздавали георгиевские ленточки, наклейки, бутылки с водой, по обочинам то там то здесь шли импровизированные концерты - как профессиональных артистов, так и самодеятельных исполнителей. Полевые кухни предлагали всем желающим отведать солдатской каши. Из динамиков доносились военные песни. Время от времени сквозь толпу, словно ветер, словно морская волна, проносилось раскатистое "Ура!". Эта многоликая толпа с портретами участников войны была, несмотря на пестроту людей, наполнявших её, единой - как едины прихожане в храме во время богослужения, когда рядом стоят и вместе молятся олигарх и пенсионерка, генерал и учительница. Такое единство невозможно было себе представить ни на советских первомайских и ноябрьских демонстрациях, ни на митингах начала девяностых годов.

 

 Мы шли по Тверской достаточно быстро и уже поравнялись с памятником Юрию Долгорукому, как вдруг на горизонте показались тучи. Они стремительно приближались к нам, доселе чисто небо темнело прямо на глазах, и, не успели мы дойти даже до Центрального телеграфа, как начался ливень. Засверкала молния, пошёл град - он бил прямо по лицу, порывы ветра ударяли по портретам, которые несли демонстранты. Буквально через несколько минут по Тверской потекли стремительные ливневые ручьи. "Почему же не разогнали дождь?" - мелькнуло у меня в голове. И, словно прочитав мои мысли, какой-то мужчина в толпе сказал:

      - Не получилось вчера тучи разогнать: слишком большой грозовой фронт был.

 

 Мне сразу вспомнились исторические примеры давки на Ходынке 1896 года, и я с испугом подумал, что сейчас начнётся паника и давка. Перед глазами встала новогодняя ночь 2000 года, которую мне пришло в голову провести под Эйфелевой башней: меня чуть не затоптала возбуждённая толпа, ринувшаяся к станции метро прямо перед её закрытием. Но надо отдать должное и участникам шествия, и полиции: тут же были открыты проходы между заграждениями, и часть толпы организованно вышла на тротуары. Некоторые пытались укрыться от ливня под стенами домов, но это мало помогало. Наверное, перед каждым стоял вопрос, что делать дальше: пробираться к ближайшей станции метро или продолжать путь до Красной площади.

      - Ну что, идём к метро или пойдём дальше? - спросил я сына.

      - Конечно, дальше, - ни секунды не думая, ответил Гриша.

      Подавляющее большинство участников Бессмертного полка выбрали, как и мы, второй вариант.

      - В таких условиях люди воевали четыре года, а мы разве до Красной площади несколько сот метров не дойдём? - говорил шедший рядом со мной промокший насквозь, как и все вокруг, парень своей девушке, держа в руках залитый дождём портрет красноармейца с пронзительными датами жизни 1923 - 1941.

      - Знаешь, а ведь парад Победы в 1945 году тоже под ливнем проходил, - ответила ему девушка.

 

В это время кто-то в нашей колонне воскликнул "Христос Воскресе!". "Воистину Воскресе!" - мгновенно откликнулись в толпе. Подбадривая друг друга этим пасхальным приветствием и криками "Ура!", мы прошли мимо входа в метро "Охотный ряд". Стоявшие под зонтиками у гостиницы "Националь" иностранцы смотрели на нас с нескрываемым изумлением. "Видите, наш народ невозможно победить!" - хотелось мне крикнуть им. Но они, впрочем, и сами это видели.

 

Когда мы ступили на Красную площадь, ливень стал утихать. В толпе чувствовалось радостное возбуждение. "Дошли!", "Не испугались дождя!" - то там то здесь слышались реплики в колоннах. Наши деды и бабушки на портретах промокли вместе с нами, и в этом тоже было единство живых и мёртвых: тех, кто дошёл до Берлина и Вены, кто остался в болотах подо Ржевом и в снегах под Ленинградом, с их внуками и правнуками, шедшими сквозь проливной дождь с криками "Ура!" на Красную площадь. В такие минуты ярче и пронзительнее всего ощущаешь смысл названия Бессмертного полка - бессмертие, жизнь в вечности людей, которых давно нет на земле, но которые живы, которые шли с нами нерушимым и непотопляемым строем в этот памятный и великий день.